Выдающиеся личности
 Баратынский (Боратынский) Евгений Абрамович (1800–1844) - русский поэт.
Большинство публикаций поэта подписаны фамилией Баратынский. Последняя книга стихов, подготовленная к печати («Сумерки»), — через «о». Так писали фамилию поэта в начале XX века, затем, в советское время, через «а». Теперь вновь входит в литературную норму «Боратынский».
Родился 19 февраля (2 марта) 1800 года в имении Мара Тамбовской губернии в семье Абрама Андреевича Баратынского, отставного генерал-лейтенанта из окружения императора Павла I, и Александры Фёдоровны Баратынской (Черепановой), бывшей фрейлины императрицы Марии Фёдоровны.
В 1812 году, окончив частный пансион в Петербурге, Баратынский поступает в Пажеский корпус. Будучи от рождения человеком активным и увлекающимся, он попадает в неприятную переделку. Ребяческие шалости приводят к тому, что будущий поэт вместе с другими юношами как бы в шутку крадут у нелюбимого педагога золотую табакерку. «Шутка» раскрывается. Провинившегося Баратынского по личному распоряжению Александра I исключают из Пажеского корпуса с запрещением поступать на любую гражданскую службу, а на военную – только рядовым.
Три года Баратынский безвыездно проводит в имении своего дяди в селе Подвойском Смоленской губернии, тщетно надеясь на высочайшее прощение. Он раскаивается в содеянном, размышляет о степени своей вины...
В 1818 году Баратынский возвращается в Петербург. После усиленных хлопот ему было разрешено поступить рядовым в петербургский лейб-гвардии егерский полк. В это время он познакомился с Антоном Дельвигом, поддержавшим его нравственно и оценившим его поэтическое дарование. Тогда же завязались приятельские отношения с Александром Пушкиным и Вильгельмом Кюхельбекером. В печати появились первые произведения поэта.
Самым модным лирическим жанром в ту пору была элегия – лирическое стихотворение, проникнутое грустными настроениями. Баратынский быстро находит с этим жанром «общий язык». Его элегии «Ропот» (1820), «Разуверение» (1821), «Поцелуй» (1822), «Признание» (1822) скоро становятся известны читателям, они входят в моду, их переписывают, читают… Слова одной из них – «Не искушай меня без нужды» – положил на музыку М.И. Глинка. И по сей день этот романс волнует слушателей.
Но элегии Баратынского хороши не только традиционными для этого жанра излияниями чувств автора, нюансами любовной лирики. В ранних стихах поэта уже можно усмотреть «раздробительный», по выражению близкого друга поэта П. Вяземского, ум, склонность к философским обобщениям, которые порою принимают форму поэтических афоризмов: «Пусть радости живущим жизнь дарит, а смерть сама их умереть научит» («Череп»), «Не вечный для времён, я вечен для себя» («Финляндия»), «Не властны мы в самих себе, и, в молодые наши леты, даём поспешные обеты, смешные, может быть, всевидящей судьбе» («Признание»).
Элегия «Признание», написанная в 1823 году, недаром не раз попадала в поле зрения исследователей. Это не просто стихотворение, а, по словам одного из них, «предельно сокращённый аналитический роман». Баратынского считают родоначальником «философской поэзии», которой соответствует и особый поэтический язык. Его характерные черты – ёмкость фраз, глубина и свежесть метафор, лаконичность и одновременно подспудная, живительная музыка стиха. «Мыслить и страдать» – вот удел Баратынского-поэта, о котором Пушкин прекрасно сказал: «Боратынский принадлежит к числу отличных наших поэтов. Он у нас оригинален – ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко. Гармония его стихов, свежесть слога, живость и точность выражения должны поразить всякого, хотя несколько одарённого вкусом и чувством».
В 1824 году А.А. Закревский, генерал-губернатор Финляндии, где Баратынский служил с 1820 года, по просьбе героя Отечественной войны 1812 года Дениса Давыдова переводит опального поэта в свой штаб, находящийся в Гельсингфорсе. В 1825 году Закревский представляет Баратынского к офицерскому чину.
В 1826 году, получив офицерский чин, Баратынский выходит в отставку, уезжает в Москву, женится там на дочери генерал-майора Энгельгардта – Анастасии Львовне, богатой наследнице. В свете Баратынские бывают крайне редко. Они любят подолгу жить в поместье Мураново, где по проекту поэта был построен дом (позднее принадлежавший Тютчевым).
В середине 1820 – начале 1830-х годов Баратынский, находясь на творческом распутье, пробует свои силы в жанре поэмы, в прозе. Он пишет почти подряд три поэмы: «Эда» (1824–1825), о которой похвально отзывался А.С. Пушкин, «Бал» (1825–1828) и «Наложница» (1829– 1831). Причём «Бал» вышел в свет под одной обложкой с пушкинским «Графом Нулиным» с общим названием «Две повести в стихах». Однако сочетание в этих сочинениях порою разнородных элементов – от сугубо романтических до бытописательно-сатирических - ставит под сомнение удачное исполнение замысла. Баратынский сказал по этому поводу: «Я желал быть оригинальным, а оказался только странным!».
Небольшая повесть «Перстень» (1831) тоже прошла практически незаметной и для критиков, и для читателей, что даёт повод поэту совсем отказаться от этих жанров.
Посещение во второй половине 1820-х годов салонов З. Волконской и А. Елагиной, где поэт познакомился с критиком и философом И. Киреевским, дало ему толчок к занятиям критикой и журнальной полемикой. Так, в начале 1830-х годов он активно сотрудничает с издаваемым Киреевским журналом «Европеец». К сожалению, закрытие журнала в 1832 году, равно как и запрещение издаваемой Дельвигом в Петербурге «Литературной газеты» оказываются для Баратынского тяжёлым ударом и наталкивают на мрачные мысли о невозможности существования поэзии в этот «торгашеский век».
В 1832 году, сообщая о готовящемся издании своих стихов, прибавляет: «Кажется, оно будет последним, и я к нему ничего не прибавлю».
В 1835 году в новом журнале «Московский наблюдатель» было опубликовано стихотворение «Последний поэт». В нём речь шла о том, что «век шествует путём своим железным», о «корысти в сердцах» и всеобщем упадке искусства. Во времена, когда, по мнению Баратынского, вся литература заражена «торговой логикой», самым честным для него решением оказывается уединение, строгое и трудное существование в мире собственных размышлений и переживаний. «Что делать! – обращается он к другу Киреевскому в одном из писем. – Будем мыслить в молчании и оставим литературное поприще Полевым и Булгариным... Заключимся в своём кругу, как первые братья христиане, обладатели света, гонимого в своё время, а ныне торжествующего. Будем писать, не печатая. Может быть, придёт благословенное время».
Так поэт все больше и больше замыкается в узком кругу семейных, отрадных забот, занимается воспитанием детей, строительством дома в имении Мураново, но, несмотря на, казалось бы, благополучную жизнь, в душе его царят бури и смятение. И излечить их может, опять же, лишь «мёд поэзии», или, говоря языком самого Баратынского, «песнопенье», которое «врачует болящую душу».
Обретение окончательной зрелости далось поэту не даром. За всем этим – не только постоянная душевная борьба, «мечтания свободы» и «желание счастья» вкупе со страхом, что «за миром явлений не ждет ничего», но и постоянная, кропотливая работа над стихом. Недаром современники говорили о Баратынском, что «ежели б он жил на необитаемом острове, он с таким же тщанием отделывал бы свои стихи, как в кругу любителей литературы».
«Не изменяй своему назначению, – пишет Баратынский в письме Плетнёву. – Совершим с твёрдостью наш жизненный подвиг. Дарование есть поручение. Должно исполнить его, несмотря ни на какие препятствия, и главное из них – унылость…»
«Сумерки» (1842) – последняя изданная при жизни поэта книга и в то же время первая в своём роде вообще в русской литературе. «Сумерки» впервые явили собой действительно сокровенную книгу стихов, объединённых продуманной композицией, внутренним единством, а также, по выражению одного из критиков, «противоречием ответов» на «вечные» вопросы – о природе человека, смысле его жизни, о сочувственном, глубоком общении между людьми, природой, миром. В «Сумерках» отразились «широкие думы» и «живая вера» будущих поколений российских правдоискателей. Каждое из стихотворений сборника требует вдумчивого, внимательного вчитывания и вслушивания.
Стихи «Сумерек», больше похожие на стихи-притчи, чем на элегии Баратынского его начальной поры. Они говорят – по сути – об одном, но по-разному. «Последний поэт» – о трагизме последнего поэта в мире, который отвечает его песням «суровым смехом», «Ахилл» – о живой вере как залоге спасения человека, «Благословен святое возвестивший» – о диалоге «художника бедного слова» и бесстрашного исследователя «сияния и тьмы», «Всё мысль да мысль» напротив, о другой стороне познания, отражающей «правду без покрова», «Недоносок» – о «бедности земного бытия» …
«Осень» – своеобразный духовный центр книги, где все мотивы вновь спорят друг с другом, перекликаясь. Известно, что на последних строфах «Осени» поэта застало известие о гибели Пушкина.
Окончание сборника «Сумерки» связано с надеждами Баратынского на то, что жизнь его изменится. В 1843 году семья поэта получила наконец долгожданную возможность пуститься в заграничное путешествие в Берлин, Лейпциг, Дрезден, Париж и, наконец, в Италию. Казалось, этот солнечный край должен вдохнуть в поэта новые силы. Недаром «строгий сумрачный поэт», как назвал его Гоголь, Баратынский пишет радостное, даже по ритму своему бодро-оптимистичное стихотворение «Пироскаф», всё устремлённое в будущее, к новому берегу, где ждёт иное.
И предчувствие не обмануло поэта. 29 июня (11 июля) 1844 года, находясь в Неаполе, он скоропостижно скончался.
Через год Баратынского перезахоронили на Тихвинском кладбище Александро-Невской Лавры.
По сути, как поэт, Баратынский так и остался одинок и не понят до конца своей жизни. Строгость и глубина мысли, неожиданная смелость сложных метафор, звучащих несколько непривычно для тогдашнего русского слуха, приводила в замешательство и современных поэту критиков и обычных читателей. «Никогда не стремился он малодушно угождать господствующему вкусу и требованиям мгновенной моды, – писал Пушкин о своём друге и собрате по перу, – никогда не прибегал к шарлатанству, преувеличению для произведения большего эффекта, никогда не пренебрегал трудом неблагодарным, редко замеченным, трудом отделки и отчётливости, никогда не тащился по пятам увлекающего свой век гения, подбирая им обронённые колосья; он шёл своею дорогой, один и независим».
Отклик своим стихам Баратынский нашел значительно позже. Уже на рубеже 19–20 веков Баратынского как бы заново открыло для себя новое поколение российских поэтов. Одно время его рассматривали как поэта пушкинской плеяды, затем Баратынский стал восприниматься как самостоятельный, крупный лирик-философ, предшественник Тютчева. Баратынский - действительно самобытный поэт, для произведений которого характерны стремление к психологическому раскрытию чувств, философичность, глубина мысли. Поэт, который принадлежит русской культуре навечно.
Муза
Не ослеплён я музою моею:
Красавицей её не назовут,
И юноши, узрев её, за нею
Влюблённою толпой не побегут.
Приманивать изысканным убором,
Игрою глаз, блестящим разговором
Ни склонности у ней, ни дара нет;
Но поражён бывает мельком свет
Её лица необщим выраженьем,
Её речей спокойной простотой;
И он, скорей чем едким осужденьем,
Её почтит небрежной похвалой.
1829
ПО МАТЕРИАЛАМ САЙТОВ: Литера,
|
